Поперечный разрез Керченского пролива и профили Большой и малых плотин.
Из "Проекта поднятия уровня Азовского моря запрудою Керченского пролива" В. Д. Менделеева

Милый папа!

Сейчас был в Мин. Фин. Ковалевского видел на одну минуту, он направил меня к Конкевичу ничего не сказав определенного: это мол дело зависит отчасти от Конкевича - так поведайте его. Конкевича ждал два часа и не дождался. Видел бар. [нрзб.] также сказал, что решаться ещё будет не скоро, вернее около 1 января, и прибавил, что Конкевича ни сегодня ни завтра видать не [нрзб.] А надо быть к 2 часам в среду. Так я и хочу сделать.
Пока ещё ничего определенного сказать видимо нельзя. Хорошо бы объяснить Ковалевскому, что я много занимался обучением матросов у которых программы немного лишь меньше мореходных классов и что вся служба у нас носит педагогический характер. Он разговаривал со мной наскоро и мне ничего не удалось ему передать в этой [нрзб.]

До свидания с [нрзб.]
В.Д. Менделеев

Милый папа!

Назначение со стороны Министерства финансов состоялось, нужно только условиться с Морским министерством.
Спасибо за всё!

Твой В. Менделеев

P.S. Я сам видал резолюцию

Милая Варвара Кирилловна!

Потеря нашего Володи, разум, любовь и доброжелательство которого не скоро повторятся, не должна ни Вас, ни меня заставит упустить из виду хоть на минуту нашего Митю
Мне не видеть его возрастающим, но я его ставлю на место своего сына. Вам он будет и делом и радостью. Дайте мне возможность хоть изредка видеть этого ангела. Две ещё у меня к вам просьбы. В бумагах Володи есть два моих печатных (и очень секретных, пожалуйста примите это во внимание) письма.
В последний раз он их взял от меня и обещал спрятать хорошенько. Пожалуйста, возвратите мне их. Если все пойдет, как думаю, то их спрячу в особый ящик и завещаю Мите, когда вырастет. А теперь это большой секрет, которым я поделился с Володей, знавшим все, все до меня относящееся.
Его благоразумию, его любви доверять было легко и это составляло мне большую утеху. Пожалуйста устройте так, чтобы указанные письма не могли никуда попасть. Их можно найти по следующим признакам. Это две тоненькие тетрадки. В одной шестнадцать, а в другой двадцать страниц. Напечатаны они крупным шрифтом на толстой (царской) почтовой бумаге, величиной в этот лист почтовый. Одна от 1897г., другая 1898 г. Обе друг на друга похожи. При мне он их, кажется, согнул в два раза и вложил мое последнее сочинение «О колебании весов».
Вы меня очень успокоите, если найдете (где-нибудь) в укромном месте стола, делу всего-то срк 2-х недель) и возвратите, потому что подобные вещи я считаю необходимым хранить в тайне и прошу Вас соблюсти ее ради памяти Володи, умеющего что надо хранить хорошо и как следует.
Заехать самому мне нельзя, потому что нет ни сил, ни позволения докторишки, а пока что надо держаться ради оставшихся ваших братьев и сестер. Они как и все до единого, кого знаю, душой любили Володю, его нельзя было не любить. И вот тут моя вторая к Вам просьба. Если есть, дайте 4-м моим подросткам по портрету Володи, и если нет готовых, то укажите, где достать, у какого фотографа. Если же ничего тут нельзя поделать, то я сниму копию с одного из имеющихся портретов. Быть может, разбираясь в вещах Володи, Вы найдете сверх того экземпляры его записки об Азовском море, то дайте один из них. Я хочу издать, если министр позволит, пишу ему об этом. Тогда нужны будут временно и карты, которые он чертил. Конечно, возвращу. Так это умно и толково сделано лично им и рано или поздно осуществлено будет, а потому хотелось бы, чтобы его имя в этом деле сохранилось. Митя вырастет - разберет.
Для него постараюсь написать и свои воспоминания о Володе – чистый, образцовый был наш милый улетевший. Митю так любил он душой. Поберегите для Мити то, что у Володи осталось от поездки на Восток и во Францию. С востока у меня есть ряд писем, в которых его отзывчивая, чистая душа сквозит. Если не теперь, то со временем их тоже следовало бы напечатать. Это я постараюсь обеспечить.
В моем завещании Володя был, после матери, назначен попечителем остающимся подросткам. Теперь я им завещаю считать Митю своим братом и сам его считаю оставшимся володей. Простите мне все, чем беспокою. Но Вам, думается мне, теперь лучше начать хлопотать, будет здоровее и полезнее Мите и Вам самой.
О хлопотах в министерстве сделаны первые шаги, полагаю надо отложить дело до конца праздников. Храни Вас бог. Обнимите за меня Митюшу.

Д. Менделеев

Многоуважаемый Дмитрий Иванович,

Возвратившись вчера из моей двухнедельной поездки, я узнаю о страшном несчастье, вас поразившее. Неожиданность такая, как если бы перед Вашими глазами молния убила вашего сына, - неожиданность [нрзб.], Может быть, ещё большая. Такой достойный, симпатичный молодой человек! Кто его знал - все сожалеют о выпавшей ему судьбе.
Как отец - я хорошо понимаю, что слова [нрзб.] в Вашем горе были бы бесполезны.
Я пишу только для того, чтобы сказать вам, что мое сочувствие вашему состоянию искренне и глубоко.

Ваш старый товарищ,

Ф. Петрушевский

Милая, родная Варвара Кирилловна!

Отдайте мне Митюшу, Христа ради. Это была бы радость моя и мне кажется, все бы устроилось наилучшим образом. Буду лелеять его как сына. Вы самостоятельны. Приезжайте пожалуйста. Утроим сразу.
Дай Бог, чтобы душа Ваша откликнулась на зов душевно преданного вам

Д. Менделеев

Поздравляю Вас с праздником, сделайте и мне его.

По поводу кончины сына моего Володи, 19 декабря 1898 года. Начал писать, для личного успокоения и для того, чтобы не забылись многие обстоятельства, 7 января 1899 г.
Мой милый, добрый умница Володя так нежданно скончался в 4 ч, утра 19 декабря 1898 г. и это сопровождалось такими событиями, что все во мне потрясено, изложить нет возможности в порядке и объективно чтобы во-первых успокоиться, во-вторых или рассеять или продолжать сомнения / знание дает сознательности работать лучше/ и в-третьих, чтобы дать детям и внукам возможность понять ту безднуу смущения, которую мне приходиться переживать. Пойду по порядку и постараюсь быть объективным.
Володя сперва был военным моряком – это было его желание с детства, он любил и до конца морское дело, плавал на "Памяти Азова" с государевым наследником, ныне императором Николаем П по Востоку, зимовал в Японии, потом плавал на том же пароходе-фрегате в известной поездке Авелана в Тулон /1893/ был среди парижских оваций, дослужившись уже тогда / по цензу/ лейтенантского чина и спас перед Тулоном "Память Азова" от неминуемого крушения. Его отдали под морской суд, но кончили тем, что дали ему орден. Тогда, вернувшись из стоянки в Греции, он не мог получить дальних плаваний, потому что наплавал уже много более товарищей и ему дали роту в Петербургском экипаже кою и принял бывшего министра Чихачева. Сухопутная служба не была ему по сердцу. Тогда-то он занялся проектом запруды Азовского моря / что я сдал теперь в печать/ и задумал жениться. Период этот я не могу объективно описывать, потому что жил он отдельно, хотя и давал ему необходимое / около 50 р. в месяц и запасы портного/ п.ч. моя квартира / Вас.Ост. I линия № 9 Клеменса, кв. № 4 - противу д-р Мазинк / едва вмещала мою теперешнюю семью. Варвару Кирилловну Лемох - я знал по отцу художнику Карлу / а потом Кириллу / Викентьевичу и мать / Варвара Федоровна/ и дочь / В.Кир./ заходили к нам нередко, часто заговаривая о Володе, когда он был в плавании в Тулоне и Греции. В дело женитьбы я не вмешивался ни чем и зная Вареньку за девушку, хоть при возрасте уже, но приличную сколько мог о том судить -согласился на брак, ничего более не разузнавая. /Это худо было с моей стороны, зная Володю за умницу, но за добродушного и беспечного человека туг меня обманула моя к нему любовь- я полагал, что будучи умником и в жизни практичен в отношении к такому шагу, как женитьба, а он говорил, что давно знает Вареньку и убедил в ея достоинствах/. При женитьбе требо- вала Варенька жить около родителей. Мне это не понравилось. Сказал Володе, он отнесся к этому добродушно, как относился ко всему в жизни, и только настоял на необходимости жить на отдельной квартире, что я обеспечил ему и на что родители Вареньки согласились, если квартира будет рядом с ними, сами они и отыскали квартиру нашим молодым по той же лестнице, где они / В.остров,малый проспект, № 15 /над ними, Володя, а потом я согласились. Мое доверие опиралось на доверии к порядочности людей, с которыми родился. Один только, теперь уже покойник, Н.А. Ярошенко сильно поморщился, узнав все это и даже сказал мне,чтобы я остерегся, но так как он в то время начал ссориться со своими товарищами - многими передвижниками -художниками,то я признаться, подумал, что он говорит пристрастно тем более, что другие все очень хвалили Варю и только я видел, что Анна Ивановна не очень симпатизирует всей семье Лемох. Моя же прежняя жена, мать Володи, разведенная со мной в 1881 г. радовалась - по природной своей добросердечности выбору Володи. Мой тут грех тот, что я мало разузнавал и полагался на ум и сердце Володино, сам же только радовался, что человек остепениться перестанет порхать / одно время он был большой танцор и его очень любили , одна барышня, после его свадьбы- прямо говорила мне, что в него все барышни влюблялись, что не мудрено - такой он добрый, скрытный, здоровый, видный/. Во время еще сватовства кажется и раньше/ Володя говорил мне не раз, что намерен выйти,если найдется , что подходящее и указывал на пример зятя моего, Алексея Владимировича Трирогова, мужа моей милой Лели, который был моряком и стал казенным контролером железной дороги, так что скоро стал получать уже 2 и 3 тыс.рублей жалования, тогда как моряком, как Володя имел лишь около 900 р. в год. Мотал я это желание на ус, видя прежде всего все невыгоды ценза и всю скуку и скудность сухопутной его службы. Случай выполнить желание Володи встретился довольно скоро, около года после свадьбы его или времени, когда у него родился мой внук Митя, которому я был приемным отцом при крещении. Расходы увеличились тогда, отныне пошло больше, до это меня не беспокоило, потому что тогда я стал получать более, чем было когда-нибудь ранее и даже несмотря на множество трат, успевал кое-что откладывать. Про семейную жизнь Володи я тогда ничего не знал. Только Анна Ивановна иногда говорила кое-что неладное. Но при- знаюсь, приписывал это маленьким женским неладам. Директор Департамента торговли и мануфактур Влад. Иванович Ковалевский случайно / я занимался одно время вопросами и комиссиями по торговому мореходству/ однажды сказал мне, что при его Департаменте присоединяется Отдел комерч.мореходства, что к ним отводят из М-ва Нар.Просв, мореходные классы /торгового мореплавания/и что для надзора за ними назначаются кажется с I января 1898 г. / два инспектора. Переговорил с Володей, страшно обрадовался, но по своей скрытности, не рассчитывал иметь возможность достать подобное место инспектора, так как жалованье высоко / 4 тыс.рублей в год/ и многие адмиралы пошли бы на такое место. Зная, что министр Витте не пожелает адмирала -старика и предпочтет деятельного подходящего лейтенанта я обнадеживал, обещал сам похлопотать и выставил на вид возможность уехать на юг, тем более что здоровье Вареньки оказалось не особо крепкое / хотя на вид она здорова/ и мне - так я сказал - очень бы понравилось, если бы он с женой и сыном пожили бы сами, да и средства бы стали наши тогда достаточны. Тут в первый раз, со слезами, Володя объяснил мне, что был бы очень счастлив отделаться от папаши и мамаши Вареньки. Кое что, вот и немногое, он даже сказал, но добродушно и стал оправдывать все, что видел не ладного. Запало это мне на ум и я решился быстрее действовать, а его заставил ускорить окончательную отделку его проекта о запруде Азовского моря, чтобы иметь его в виде доклада - личного - Министру Финансов Витте, к тому времени я поговорил с ним сам, он обещал, проект был подан и /пропуск у Д.И./ Володю назначили инспектором мореходных курсов. Эго его сразу ставило на ноги и он, милый, был несказанно доволен. Даже Варенька все время сомневалась в возможности плана, увидев его выполнение, немного радовалась и была как-будто веселее, вместо всегдашней своей брюзги и напускной серьезности. Я старался и достиг того, что его назначили на юг, Володя радовался. Но произошли неожиданные вещи. Первая весть дошла от Володи. Пришел он ко мне сильно взволнованный и когда Маруся, его обожавшая, с колен от него не сходившая, ушла - он мне рассказал, что произошло у него с Варенькой, когда он сообщил о мысли ехать на юг жить и там остаться самостоятелъным. Тогда Варенька "совершенно спокойно" /слова Володи со слезами смешанные, сказала Володи: "ты тогда поедешь один, тебя я не променяю ни под каким соусом жизнь с отцом и матерью". Рыдая и благодушно оправдывая даже такую грешную речь, Володя стал меня упрашивать не настаивать на юг, а напротив хлопотать о севере,чтобы остаться в Петербурге, его доводы, его речи -сбили, каюсь, и меня с толку и я чуть ли не заплакал. Решили хлопотать об оставлении в Петербурге. Не стоит описывать как, но и это было достигнуто: Володя остался тут и обоим инспекторам устроили "пока" жить здесь, чему Володя был несказанно рад уже теперь. Инспектировать того и другого инспектора решили по очереди, то на кг, то мн север. И это дело уладилось. Грешный человек, я полагал, что все таким образом "пока" уладилось. В конце зимы /перед весной/ 1898 г. Володя поехал инспектировать училище Архангельска и Белого моря. Радостный прибыл он домой привез много обще интересного не только по специальности, но и по торговле севера особенно лесной , не место об этом писать тут - начало конца уже было недалеко. И я к нему перехожу. Осенью 1898 г. он был отправлен инспектировать классы Азовского моря и соседних с ним берегов Черного моря. Туда он поехал еще с большим интересом по той причине, что воочию увидит то Азовское море и все его условия о котором писал свой умный и много труда стоивший проект. В первых числах декабря он возвратился / 4 декабря он был у жены/, был у меня и о доме почти уже не говорил, только радовался на своего Митю, а все говорил про поездку и особенно про переезды около Азовского моря и в Керчи, где нашел много упрощений своего проекта. В эти дни приехали дочь Леля из Москвы и обещала вторично обедать позвав с собой Володю, это было 8 декабря. Они были у нас, радостные, благодушные. Это было мое последнее свидание с Володей. Теперь агония и я прерву писание,надо успокоиться. Но не желал-бы отлагать на долго.